Роберт Силверберг - Трое спасшихся [= Трое выживших; Наблюдатели]
К полуночи правительство наконец-то обнародовало часть информации, полученной системами обнаружения и спутниками. Да, засекли метеор. Нет, опасаться нечего. Чисто природное явление.
Фолкнер ощутил тошноту.
Его закоренелый упрямый скептицизм в отношении летающих тарелок можно было сравнить только с его же закоренелым упрямым скептицизмом в отношении официальных правительственных заявлений. Если правительство столь заинтересовано в спокойствии, значит, повод для беспокойства существует. Эта теорема не требовала никаких доказательств. С другой стороны, хотя Фолкнер и был хорошо тренирован в интерпретации лживых официальных заявлений, это никак не вязалось с его глубокой и непреклонной необходимостью веры в тщетность и пустоту выполняемой им работы. Он не мог позволить себе поверить в реальность летающих тарелок.
Было уже далеко за полночь. Фолкнер тупо смотрел в массивный затылок водителя, отделенный от него перегородкой, и изо всех сил старался не заснуть. Так можно прокататься всю ночь. И в Альбукерке его не ждало ничего, кроме пустой постели.
Бывшая жена укатила в Буэнос-Айрес с новым мужем. Фолкнер уже привык к одиночеству, но нельзя сказать, что оно было ему по душе. Другой на его месте нашел бы утешение в работе, но в данном случае это исключено.
В три часа ночи вездеход достиг подножья гор. Можно было бы проехать весь национальный парк по просеке, но Фолкнер, сцепив зубы, отдал водителю приказ развернуться. В Альбукерк они вернутся, сделав большой крюк через Меса Приста, Жемез Пуэбло и западный берег Рио-Гранде. В Топека, очевидно, все еще бодрствуют. Да и в Вашингтоне, вероятно, не спят. Чтобы вы были все здоровы!
Информационный поток по каналам начал иссякать. Чтобы убить время, Фолкнер несколько раз прогнал видеозапись траектории огненного шара. Тщательно изучив данные, он вынужден был признать, что внезапно вспыхнувшая в небе полоса, должно быть, представляла из себя впечатляющее зрелище. Очень плохо, что он находился в помещении, нагружая себя всякой дрянью, и упустил его. Ну да черт с ним. Большой метеор. И что из того? Вон, над сибирской тайгой в 1908 тоже такой пронесся. А гигантский метеоритный кратер в Аризоне? Что из того?
Только вот необычное световое излучение… Впрочем, на эту тему они уже побеседовали с Бронштейном часа два тому назад.
— Предположим, в атмосферу залетела глыба из антиматерии, — говорил он тогда адъютанту. — Несколько тонн, скажем, антижелеза. Гигантский пирог из антипротонов и антинейтронов, врезаясь в земную атмосферу, мгновенно аннигилирует…
— Старо, как мир, — рассмеялся в ответ Бронштейн.
— Зато вполне правдоподобно.
— Нет, не правдоподобно. Чтобы принять эту гипотезу, нужно постулировать, что где-то в нашей части Вселенной имеется большая масса антиматерии. Однако доказательств тому нет. Как нет доказательств, что такая масса вообще может существовать. Гораздо проще гипотеза, постулирующая существование внеземной расы, засылающей к нам наблюдателей. Примени идею бритвы Оккама к своей идее об антиматерии и сам увидишь, насколько она шаткая.
— Лучше я применю эту бритву к твоей глотке! — взорвался Фолкнер.
Ему нравилась собственная гипотеза, а бритва Оккама была орудием логики, а не непреклонным законом Вселенной, и срабатывала далеко не при всех обстоятельствах.
Он крепко зажмурился. Ему мучительно захотелось виски. В восточной части неба появилась бледная полоска зари. В столице уже наступает утро, жители спешат на работу, на дорогах образовываются первые пробки…
И вдруг в системе датчиков вездехода что-то пискнуло.
— Стой! — завопил Фолкнер водителю.
Машина остановилась. Писк не прекращался. Он исходил от датчика обнаружения по температурным характеристикам человеческого тела массой от 30 до 45 килограмм в радиусе тысячи метров.
До ближайшего поселка не менее 30 километров. В 15–20 километрах даже дороги никакой нет. Местность совершенно безлюдная. Ничего, кроме полыни, нескольких кустиков юкки, медвежьей травы и редких карликовых сосен. Ни ручьев, ни прудов, ни домов… Ничего! Эта земля ни для чего не пригодна.
А может, это просто ночная стоянка бойскаутов или еще что-нибудь, в равной степени безобидное?
Тем не менее, придется проверить.
Оставив водителя в кабине, Фолкнер выбрался наружу.
Куда идти?
Тысяча метров — это немало, когда преобразуешь радиус в окружность, то начинаешь думать о площади, а не о расстоянии. Он включил набедренный ртутный прожектор, но от него было мало толку. В сером предрассветном мареве искусственное освещение мало чем помогало. Для очистки совести Фолкнер решил побродить минут пятнадцать, а затем вызвать вертолет с поисковой партией. К сожалению, эти новые системы обнаружения плохо функционируют на близком расстоянии.
Выбрав наугад направление, Фолкнер сделал несколько шагов и остановился как вкопанный — в луче прожектора блеснул металл… Через несколько минут, испытывая исступленное, полное страха волнение, он стоял над своей неожиданной находкой.
Молодая женщина с красивым лицом, которое портила запекшаяся на губах и подбородке кровь, лежала неподвижно. Глаза ее были закрыты. Шлем при падении раскололся, и ветер пустыни шевелил тяжелые пряди золотистых волос. Сделан он был из блестящей материи, которую Фолкнер принял издали за металл. Фигуру девушки облегало что-то вроде скафандра, конструкция которого была ему совершенно незнакома. В комплект входил персональный реактивный двигатель — он понял это по наличию выхлопных дюз.
Она должна быть китайской или русской разведчицей, вынужденной покинуть свой самолет. Внешне девушка, разумеется, нисколько не походила на китаянку, но почему бы Пекину не нанять на эту работу какую-нибудь блондинку из Бруклина? Если китайский костюм для высотных полетов выглядит именно так, то следовало бы снять шляпу перед его конструкторами.
Падение ее, судя по всему, было неудачным. Она напоминала сломанную куклу. Что же, в вездеходе есть носилки. Медики в городе разберутся, что там у нее за повреждения. Слава Богу, она не из дальних просторов галактики, если только там не научились еще производить прекрасных блондинок…
Внезапно девушка пошевельнулась и разлепила запекшиеся губы. Фолкнер склонился к ее лицу.
Она говорила не по-русски. И не по-китайски. Он понял, что никогда не слышал ничего подобного и похолодел. Окинул внимательным взглядом скафандр и еще раз убедился, насколько он не похож на все то, что ему доводилось видеть. И вдруг…
— Если они помогут… на каком языке здесь говорят… кажется, на английском…
